Вера Звездаева

Неотосланные письма

1

Хочешь, я буду писать тебе?

Хотя смешно, правда, писать человеку, которого видишь несколько раз на неделе и которому можешь позвонить в любую минуту?

Нет, по телефону я не умею с тобой говорить: ведь мы оба с тобой знаем то, что не знают люди, и что бы я ни говорила, ты поймешь: я не о том...

Вчера, когда ты проводил меня из школы и ушёл, даже не оглянувшись ни разу, я чуть не смалодушничала, чуть не позвала тебя. ...Я вовремя вспомнила о твоей семье: ты и так задержался из-за меня. Нет, твоя жена и дочурка не должны ждать тебя: ведь никто не виноват, что твоя семья не наша с тобой семья!

Я сижу сейчас и проверяю тетради, а в кувшине передо мной сосновая ветка. Ты сломал её, чтобы отряхнуть с меня снег, и бросил. Я подобрала её, когда ты ушёл.

Она стоит передо мной, снег оттаивает, и она вся точно в слезах. И по всей комнате пахнет сосной.

А плачу я.

И всё-таки я рада, что работаю недалеко от тебя, что могу видеть тебя, говорить с тобой.

Помнишь:

            Пощади моё сердце

            И волю мою

            Укрепи,

            Потому что

            Мне снятся костры

            В запорожской весенней степи.

Впрочем, зачем я спрашиваю – помнишь ли? Я знаю: ты помнишь и эти, и другие стихи. Мы много их читали в ту осень – нашу ос­ень.

Ты сказал, что теперь не читаешь стихов. Да, тебе некогда, и, потом, я знаю: твоя жена не любит стихов.

Она сказала мне, что семейная жизнь – это сплошные будни.

У нас с тобой не было бы будней.

Только сейчас я поняла, какое великое счастье я потеряла – жить, работать, думать, мечтать вместе с тобой!

2

...Сегодня проводила свою первую беседу с колхозниками. Те­бе, наверное, уже сказали – всё хорошо прошло. И Иван Степанович, бригадир, меня похвалил, и твоя жена.

Но я-то знаю: не моя в том заслуга. Просто я очень хорошо помню твои письма: ты ведь так подробно писал мне о том, с чего начал, чем живут люди колхоза, что даже забывал в конце на­писать – целую.

Твоя жена сказала, что моя беседа была построена методичес­ки правильно, но это не совсем на тему. Я с ней не согласна, но за меня ответил Иван Степанович.

– Вот чаще так-то оглядываться надо, сравнивать: что мы вчера были, а что се-
годня.

От лица всей бригады, как он выразился, Иван Степанович по­просил меня рассказать, какими будут наши Каролищевичи через семь лет. Это ведь интересно, правда?

3

...Как ты умеешь зажечь людей! Ни одного из нас не оставил ты равнодушным! Действительно, от нас, сельской интеллигенции, зависит очень многое. Потому что за эту сямигодку (видишь, я уже знаю белорусские слова!) люди станут более сознательными. Ты хоро­шо сказал: «Люди в нашем колхозе работают так, что должны уже сегодня смотреть на звезды. От вас, сель-
ской интеллигенции, зависит – дать этим людям все сокровища науки и искусства».

Эти слова растрогали твою жену. Она сказала мне (ох, как тяжела мне её откровенность!): «Я всё прощаю своему мужу за то, что он столько сердца вкладывает в работу. Вероятно, поэтому у него так мало остается для дома, для семьи». И ещё она спросила у меня: «Не правда ли, трудно поверить, что дома – он черствый человек?»

Это ты-то – черствый человек!

4

Ты так заразительно смеялся, когда выступали мои ребята! Они чувствовали себя очень польщёнными, что сам старшыня калгаса так доволен их игрой!

А потом ты посмотрел на меня, – прости, что мои глаза не были веселыми. Я в то время думала: «Да не во сне ли мне приснилось всё, что было...» Я хотела, чтобы ты встал и подошёл ко мне, как на наших студенческих вечерах. Ведь я всегда ждала, когда ты напляшешься и вспомнишь обо мне. Ты вспоминал всегда вовремя и уводил меня.

Ты и сейчас встал, но не подошёл ко мне. Ты ушёл совсем.

И мои ребята играли после твоего ухода без прежнего воодушевления.

5

Вчера так захотелось хоть голос твой услышать. В школе те­лефон почему-то не работал. И я пошла в сельсовет.

Какой великолепный здесь лес! Какая великая в нём тишина. Ты всегда говорил, что если человеку худо, он должен побыть наедине с природой. Да, ты прав, всё мелкое тогда уходит от те­бя.

Но ведь большое, настоящее – остаётся!

Ты замечал, что летом, когда всё зелено, не бросается в глаза разница между различными породами деревьев. Зато сейчас каждое дерево стоит отдельно. Ели такие хмурые, величественные березы голы и беззащитны. А у маленьких ёлочек (это насажено уже тобой!), опушенных снегом, смиренно-лукавый вид, и они похожи на девочек-школьниц в форменных платьицах, белых воротничках и передничках. А дубки, даже самые небольшие, стоят так, словно ничего нет вокруг них. И листья на них не опадают даже зимой –наверное, из гордости.

Этого я не увидела бы без тебя. Спасибо тебе, что ты на многое раскрыл мне глаза.

Ты, наверное, удивишься, что в сельсовет я пошла более дальней дорогой. Но ведь это – дорога к тебе. А вдруг ты пойдешь ко мне, и мы разминемся? Поэтому я и хожу всегда кружным путем – нельзя, чтобы мы разминулись.

Я так и не дозвонилась до тебя: конечно, ты был в это вре­мя уже дома.

Говорят, незнакомая дорога всегда кажется более длинной. Нет, длинным мне показался обратный путь. И как темно, неприютно стало в лесу, и ёлочки уже не были похожи на лукаво-смиренных девочек.

Помнишь, бородинское: «Тёмный лес шумел, тёмный лес гудел?»

6

Прощай, я не могу так больше. Прощай. Ещё никто не знает, что я уезжаю не на каникулы, а навсегда. Ты не удивишься, – я знаю, ты огорчишься.

Твоя жена (она очень хорошая женщина, ты просто не видишь этого!) спросила меня сегодня, почему я не замужем. Я ей сказала: «Потому что люблю женатого человека». Она удивилась: «Будь я на месте этого женатого человека, я бы ни за что вас не упустила». Она так и сказала: «Не упустила». И тогда я, прости меня за это, – спросила: «А вы счастливы в замужестве?» И она ответила: «Нет, несчастлива».

Ты никогда мне об этом не говорил. Впрочем, ты слиш­ком самолюбив, чтобы признаться в таком. Ведь из-за этого твоего самолюбия не стал ты тогда настаивать, чтобы я бросила институт и поехала с тобой!

Ты обещал приехать ко мне в этот последний мой вечер. Я ждала долго-долго. Я ходила на шоссе, думала, встречу тебя. Когда вернулась, у дома стояла «Победа». Я не сразу сообразила, что это не твоя машина, хотя сама говорила колхозникам: «Давно ли у правления была „Победа“, а сейчас, после сельскохозяйственной выставки, заслужили „Волгу“». Но об этом я не подумала и как сумасшедшая влетела в хату. Теперь я тебе могу признаться: я ждала, что ты придёшь ко мне навсегда и мы будем втроём – ты, твоя до­чурка и я.

7

Пишу уже дома. Вчера заходил Иван Степанович. В числе прочих новостей он сказал, что в день моего отъезда ты так спешил куда-то, что запорол и бросил среди дороги свою «Волгу» и на первой попавшейся машине – то был бензозаправщик – помчался дальше... Ты не успел к поезду всего на несколько минут.

Значит, ты всё-таки ехал ко мне. Спасибо, что ты и в этом не обманул меня. Может, так и лучше, что ты не успел к поезду.

Спасибо тебе за всё, что ты дал мне. В этой школе, где мне предстоит начать новую жизнь, много белорусских ребят, и я всерьёз стану теперь изучать белорусский язык. Ты научил меня чувство­вать его музыку – это главное! Помнишь, как ты говорил: «Ни в одном языке, кроме белорусского, нет такого чудесного слова – варьят. Это не просто сумасшедший, это – сумасшедший от любви».

Впрочем, ты, белорус, научил меня слышать по-настоящему и мой родной русский язык. Как ты нас агитировал, когда мы ездили на уборку: «Слушайте, как говорят в деревне. Только там вы услы­шите насто-
ящее, меткое, русское слово».

Ты немножко преувеличивал, как всегда, когда тебя что-то увлекало. Но твои увлечения никогда не проходили бесследно ни для тебя, ни для дела. Ведь именно в то время написал ты ту свою статью, которая получила столько откликов.

Ты многому научил меня, и я тебя тоже постараюсь ни в чём не обмануть.

Конечно, у меня нет ни твоего ума, ни твоей воли, я не смог­ла бы так легко бросить аспирантуру, научную работу, которой ты готовился посвятить всю свою жизнь, отказаться от той блестящей будущности, которую тебе прочили.

Да и твоя будущность – в твоих руках. За три года ты сделал колхоз первым в области, скоро он станет первым в республике. Я-то знаю, как велик твой авторитет среди колхозников!

Ты даже стихи не боишься им читать, и им не кажется это смешным в их старшыне.

Не читай их только дома. Ладно?

Я ничего не обещаю, – но я уже заранее люблю школу, в которую еду, ребят, – а в деревне ребята особенно смышлёные и любознательные.

Со мной остаются книги – и те, что мы читали вместе, и те, что ты прочтешь уже без меня. И твои песни матросские со мной останутся, и люди, и работа, и природа – понимать и принимать которую ты научил меня со всей полнотой своей щедрой души.

Мне некого винить, что тогда я не поехала за тобой. Зато те­перь и без тебя поеду куда угодно, лишь бы была там во мне надобность. Теперь я уже не боюсь, что меня, городского человека, не поймут. Нет, любой человек поймёт любого человека, если их объединяет дело, общее дело.

Я не выполню уже своего обещания: не расскажу в твоём кол­хозе о том, какими станут Каролищевичи. Но с тобой колхозники и сами увидят свои Каролищевичи и богатыми, и красивыми.

Спасибо тебе. И прощай!